Я – шулер - Страница 24

На пляже сразу обрадовали: мною интересовался Куцый. С Куцым, сорокалетним пронырой-предпринимателем, мы были в уважительных отношениях. Он меня уважал за руки, я его – за то, что он уважал меня. И за пронырливость. Вечно он что-то комбинировал, суетился. И со всеми был в чудесных отношениях.

Он появился к обеду. Тощий, в свободно болтающихся выцветших плавках спускался по лестнице, держа одежду в руках. До конца лета незагорающая кожа, куцый, блеклый чуб, расстегнутые огромные сандалии на босу ногу. Натуральный алкаш, решивший отоспаться на пляже.

Устроились на свободном топчане, за спинами играющих.

– Значит, так, – начал Куцый. – Выезд завтра.

Я осторожно промолчал.

– Едем работать в колхоз.

– Со студентами. – Понимал, что послать его всегда успею.

Куцый снисходительно кивнул.

– Пашем месяц. Зарплату получаем яблоками.

– Лучше сеном, – предложил я.

Он снова снисходительно кивнул, продолжил:

– Яблоки отправляем в Россию, в Сибирь. Сдаем по «петушку».

Значит, по пять рублей. Я насторожился:

– Сколько яблок?

– Где-то по две тонны. Как заработаем. Пахать световой день. Без выходных.

Что-то в этом было. Это «что-то» мне явно нравилось.

– Едем втроем. Все – в общий котел, потом делим.

– Кто третий?

– Шурик.

– Этот? – Я растерялся.

– Этот. А что?

– Я знаю?.. – Что мог ответить? – Какой-то он рыхлый.

– Наш хлопец. Тихий, правда, но порядочный.

– Он что, «попал»? – Имелось в виду – проиграл.

– Да... Его справки. Бабуля его нянчилась с нами в детстве. Возьмем его, бабуле – радость. Завтра в шесть утра – у меня.

Я подошел к компании, в которой играл Шурик.

С полчаса постоял за его спиной, понаблюдал за игрой, Шурик немного выигрывал, но все равно нижняя губа его отвисала.

Он был молод, но уже начинал лысеть. Широкие волосатые бедра и загоревший полосами складчатый живот делали его мешковатым. Глаза у него были широко посаженные, чуть выпуклые. Еврейские глаза. И глядели на все чувственно и как будто огорченно.

Нет, он был неприятен мне.

Усмехнулся про себя. «Порядочный». Ну ничего, пусть будет. Представил, как брошу на диван в детской упакованные тыщи. И, не глядя на Валентину с матерью, надменно посюсюкаю с сыном.

...Колхозный быт вспоминать неохота... Бараки, в которые загонялись наемники на ночь, завтраки, обеды и ужины из помидоров. Не совсем тот быт, к которому привык преуспевающий шулер. Впрочем, какой, к черту, преус...Колхозный быт вспоминать неохота... Бараки, в которые загонялись наемники на ночь, завтраки, обеды и ужины из помидоров. Не совсем тот быт, к которому привык преуспевающий шулер. Впрочем, какой, к черту, преуспевающий.

Что с человеком делают обстоятельства?! Я даже возгордился тем, что сделал карьеру: попал в грузчики, колхозную элиту.

Куцый с Шурой собирали помидоры. Невесело им приходилось: изо дня в день ползать между рядами в жухлом неурожайном поле и зелеными, задубевшими пальцами нащупывать мелкие, часто гнилые овощи.

В перерывах между погрузками-разгрузками занимался преимущественно тем, что умножал две тонны то на пять, то на семь. Цена на яблоки в этом году в Сибири должна была подрасти. Так объяснил бригадир Сеня.

Куцый время от времени устраивал с Сеней-прохвостом пикники, в стратегических целях. Тот приписывал нашей троице показатели.

Так мы работали три недели, а потом...

Была в бригаде скромная, говорящая с акцентом украинская девушка Наталия. И Куцый, кто бы мог подумать, вздумал ухаживать за ней. И она, тем более кто бы мог подумать, приняла ухаживания. Служебный роман. На виду у всех, как положено, со слухами. Сеня, прохвост, воодушевленный успешными похождениями Куцего, попытался использовать служебное положение.

Как она ревела, бедная, возле перекошенного ветхого туалета. Уткнувшись Куцему в грудь. Бригадир предупредил, что, если будет отвергнут, Наталия останется без заработка. А у той, видно, любовь.

Ночью в бараке спросил Куцего, что он себе думает.

– Та, сколько там осталось. Недельку потерпим – потом разберемся.

– Потерпишь, значит... – Никогда не обольщался на его счет.

На следующий день случилось невероятное. Заехал на обед и был ошарашен известием: Шурик хватал Сеню, уважаемого мужчину, за грудки. При всех хватал. Как уверяли, почти молча. Так, кряхтел при этом слегка. Шуру чуток отлупили, сам бригадир и его молодчики из местных.

Растерянно метнулся в барак.

Шурик уныло сидел на кровати, сортировал-упаковывал вещи в сумку.

– Что за фокусы? – постарался спросить сурово.

– А... – сказал Шурик неопределенно. И стал рыться в вещах.

– Яблоки снимут, – сузив глаза, я пристально глядел на него.

– Только мои... снимут, – сказал Шурик.

Тогда я пошел, побежал в бригадирскую.

Побили и меня. Несмотря на то что Куцый изо всех сил пытался использовать налаженный контакт с бригадиром.

К вечеру мы с Шурой вернулись в Одессу. Получив по сто пятьдесят рублей зарплаты. По закону, как положено. С учетом вычетов за питание, за жилье, за услуги... Куцый остался в бригаде.

В Одессу добирались дизелем, молчали. Мне не давал покоя вопрос: спал ли этот драчун вчера ночью, когда я разговаривал с Куцым?..

Сухо простились. Шурик понуро побрел к остановке трамвая. Вид его, уходящего, разозлил меня...

Через год Шурик уже был на пляже всеобщим любимцем. Он играл с непозволительной честностью.

Год я угробил на то, чтобы сделать из него хоть какое-то подобие профессионала. Это не удалось. Это не могло удаться, потому что он упирался изо всех сил. Редкий тип генетического непрофессионала. И я махнул рукой.