Я – шулер - Страница 30

– Пять штук разыгрывается. К вечеру при деньгах будем.

Всегда знал, что этот дуралей – не жлоб, что если бы он выигрывал, делился бы.

– Пусти, зараза, – прошусь. – Дай хоть за спиной постою: гляну, на чем тебя «хлопнут».

– Что ты?! В серьезной игре это не принято, – отвечает важный Борька и убывает из прихожей, потому как его настойчиво зовут из глубины квартиры.

– Бора! Играть будэм, да?..

Только Борька мог умудриться в игре, в которой разыгрывалось пять тысяч, проиграть семь.

Через час он впустил меня. Потерянный, ошалело озирающийся по сторонам, жалко улыбался мне. Лицо его пошло пятнами, глаза были широко раскрыты. Борька явно не мог сообразить, где он находится и как себя вести.

Зато очень хорошо это сообразили гости. Атмосфера квартиры напоминала атмосферу клубного бардачного салона, в котором все чувствуют себя непринужденно, каждый занят собой и своими собеседниками и где не очень рады пришлым людям, но, если уж таковые обнаруживаются, их стараются не замечать.

Пришлым оказался я.

Борьке же перепала роль «гарсона». В руке поднос с бокалами шампанского, безвольное выражение лица. Салфетки, перекинутой через руку, правда, недоставало.

В салоне пребывало четверо мужчин: один – азиатской внешности, щуплый и морщинистый, другой – широкоплечий коротышка с кривыми ногами и изъеденным оспой лицом. Еще один – красавец бугай, излучающий силу, благополучие и презрительность. Четвертый, как оказалось, Борькин приятель, наводчик, боров с красной, все время улыбающейся физиономией. Еще в клубе обнаружились две девицы угадываемой профессии. Гости разбрелись по квартире, милыми междусобойчиками поддерживая атмосферу уютной вечеринки. Борька с подносом умело вписывался в эту атмосферу.

Я ошалело созерцал «гарсона»-зомби, кинувшегося на зов сморщенного, но важного азиата.

– Ну что. Бора, когда мы закончим наши дэла? – Азиат с засунутыми в карманы брюк руками вальяжно направился вглубь, в полумрак комнаты.

– Отец родной, – засуетился Борька, с легким наклоном туловища засеменив следом.

Я подался на кухню...

Еще через час компания шумно покинула заведение.

Итак, Борька проиграл семь «штук». Для начала он лишился всех книг и чудом уцелевшего до этого времени персидского ковра. И теперь уже совершенно точно он лишился, не моего покровительства, терпеливого отношения к себе.

Я сдался. Не сказал ему об этом, но знал: завтра уйду. Слабак. Ведь к тому времени уже пришел к правилу: если считаешь, что пора уходить – уходи немедленно, не задумываясь о том, есть ли куда и к кому идти. Не тяни и не ищи отговорки. Отговорка, к сожалению, подвернулась: это был вечер моего двадцатипятилетня... Решил не проводить его на заснеженной улице. Выбрал Борькино общество. Кретин.

...Который был час – не знаю. Глубокая ночь. Ударил по мозгам дверной звонок. Нахально так, уверенно ударил. Думаю, так звонили в тридцатых, когда приходили по ночам. Оттуда, наверное, наш генетический страх перед долгими ночными звонками в дверь.

Но это были восьмидесятые, и те, кто звонил, пришли по другому поводу. Тоже, впрочем, неприятному.

Наскоро стряхивая остатки сна и ощущения трусоватости, влез в спортивные штаны, направился к дверям. В коридоре наткнулся на взъерошенного, таинственного Борьку.

– Тес... – Он втолкнул меня обратно в мою комнату. – Это они.

– Ну и что? – тоже унизительным шепотом не понял я.

– Это банда Хачика.

Вечером не дал Бориске втянуть себя в обсуждение происшедшего. Теперь все стало яснее и неприятнее. Бригада Хачика – известная в городе, серьезным злом известная, убийствами, изнасилованиями, нахальством. И мне известная, правда, понаслышке. До сегодняшнего вечера. Борька сам не знал, с кем связался, пока ему не представились по окончании турнира. И еще одну новость я узнал только сейчас, под непрерывный звонок: Бориска в виде залога отдал бандитам ключи от квартиры.

С площадки доносились бодрые уверенные голоса: мужские – низкие злобные и женские – кокетливые, визгливые. Борьку раздраженно звали из-за двери. И одновременно ворочали ключом в замке, блокированном защелкой. И все звонили, звонили.

– Открывай, – сказал я.

Теперь их было пятеро; добавился еще один, земляк Хачика. Сорокалетний, пузатый, усатый. Дамы, кажется, были те же – мне не дали разглядеть.

Кривоногий коротышка сразу же потребовал:

– Посторонние – на воздух!

Это – мне.

Сколько ни возвращаюсь к этому моменту, ни окунаюсь в него, не могу решить даже сейчас, какое продолжение следовало избрать. Уйдешь – потом не простишь себе. Останешься – тоже будет что не прощать.

Нормальный шулер удивится: как – какое продолжение? «Разводить» надо. А если хлопцы – обкуренные, взведенные собственным трезвоном, если их дамы воодушевляют, а ты – спросонья, разбуженный звонком тридцать седьмого года...

Я остался. Глупо так уперся:

– Пока хозяин не скажет, не уйду...

Дальше от меня требовали одного: чтобы правильно угадал, кто хозяин. Угадать никак не удавалось. Ответ: «Борька» – пришедшими явно не брался в зачет.

Меня долго били. Не то чтобы долго – монотонно. Чередуя удары с вопросами:

– Кто у нас хозяин?

При этом один нож держали у подбородка, так, что он задирал голову вверх-назад, а второй, нервно дергаясь, подносили к животу. Сам Хачик и подносил. Он же и бил в основном.

Оттесненный, прижатый к мойке на кухне, по пояс голый, я чувствовал себя беспомощно. И мерзко. Это ничтожество бьет меня, двухметрового, двадцатипятилетнего уже мужика, в дармовую рожу, а я... Как с этим жить?.. Нет, то продолжение, которое выбрал я, было лучшим.