Я – шулер - Страница 55

– Господи, – похоже, мысленно перекрестилась маман. – Откуда ж такие берутся.

Это она о хорошеньких женщинах, заболевших.

Сынок усмехнулся: он знал – откуда. Снисходительно изумил маму:

– Тут одной соплячке – шестнадцать от силы. В натуре...

Тогда в женском пребывало несколько соплячек.

Одна – та самая девственница-наркоманка. Другая – тринадцатилетняя девчонка, к недоумению всех – вокзальная проститутка. За мороженое отдавалась. Еще парочка была... Четырнадцатилетних. Над обеими статья висела.

Поссорились они с одноклассницей. Та по поводу этих нелестные слова на заборе писала. Надумали отомстить. Как раз случился у них, этих двух, дружок

– тридцатилетний сторож с соседней стройки, недавно освободившийся. Поделились с ним. По его приказу вызвали одноклассницу, привели в каморку при стройке. Дружок при всех отомстил – изнасиловал. Когда там же, при всех, однокашница минет ему делала, он на всякий случай в каждое ухо ей по спичке вставил, и ладони у спичек держал, предупредив: «Укусишь – по ушам хлопну». Потом одна из подружек помогла наказанной утереться, платком носовым пожертвовала. Теперь очень рассчитывала, что эта жертва зачтется.

– Скучно – обалдеть можно. Телевизор только в одной палате. Черно-белый. «Пулю» пишем. Тут один говорит, что доцент. В натуре, лапшу вешает.

У нас каждый себя считал профессором. Правда, незарегистрированных наук. Карты были самым популярным развлечением. Мы с Маэстро уроки давали. Конечно, учили самым несущественным трюкам. Сбор дани с новичков часто так и оформлялся: как проигрыш. Чтобы справедливость соблюсти.

Скучать не приходилось.

То разборки с новичками, то кому-то мак подбросят, шприц по кругу пускали. На этой почве один «бок запорол» – не по-людски поступил.

Наобещал пяти дружкам по «кубу», по два. А ему все никак «состав» не несли. Жена на свободе тянула резину. Пятеро обнадеженных очень нервничали.

Именно здесь затесался тот эпизод, который Вспомнить тошно.

Когда этого, «кубы» посулившего, разорвать изготовились, Маэстро решил так: я должен оказаться рядом, первым же ударом отключить парня. И сразу же попытаемся унять жаждущих возмездия. Начни он огрызаться (крепкий хлопец, хоть и наркоман), мог и на нож наскочить. По плану все и вышло: отключил его, и на этом экзекуция завершилась.

На следующий день, когда врачи по поводу случившегося выписку затеяли (думаю, что стукач все же имелся среди нас), этот отключенный только меня и выгораживал, так талантливо Маэстро ему все объяснил. И шприц доверил спрятать: знал, что меня обыскивать не будут.

Одна из негласных заповедей того мира: унизь ты, или унизят тебя. Так и не принял я ее. И когда новичков лупили, малолетки вроде как извинялись:

– Знаем, что не любишь «прописки», но проверить-то надо.

Этого, как и многого другого, мы с Маэстро запретить им не могли, несмотря на авторитет. «Умный правитель никогда не отдаст приказ, если знает, что он может быть не выполнен». Но процедуру проверки сводили до минимума.

Блатным ведь главное понять, куда человек подастся – заискивать начнет или взгляд исподлобный сохранит. А это с самого начала видать.

И еще... вывел я другую формулу: «Тот, кто способен унизить, способен унизиться и сам».

Вдруг мода на татуировки пробудилась. Из машинки бреющей прибор соорудили – талантливое, надо признать, изобретение. Художник сыскался. Лепили на себя тигров, пауков, звезды. Кто подальновидней, воздерживались. Слышал, как почти в уме бормотали:

– За звезды на тюрьме еще и спросить могут.

Как-то одного москвича, акающего, отсидевшего, но наколками разжившегося уже здесь, избили сильно. «Жучки» внизу согласованно избили его подругу. Москвич имел возможность выходить за стены, помогал персоналу пищу доставлять. Заодно доставлял дачникам лосьоны. Заподозрили его в недостаче. Уверенности не было, но решили, что профилактика не помешает. Удовольствие публика получала, наблюдая потом, как голубки эти с отекшими лицами воркуют.

Женщины жутче развлекались.

Как-то, обколовшись, одной из новеньких, пришибленной здешней атмосферой, намазали промежность аджикой. Другую, также совершенно неискушенную, не верившую прежде в реальность такой атмосферы, заставили аджику слизывать.

Некоторые на халате против грудей материю вырезали, так что соски торчали. И так ходили по отделению. Единственного мужчину, врача, соблазняли.

За кавалеров разборы устраивались. Дрались жестоко. Например, Семку никак поделить не могли. Девчонку, из впервые попавших, на которую он однажды пальцем указал, овладел которой, потом еще и избили за это.

– Ты бы попросила, чтоб выписали скорее. Убегу, в натуре.

Блатные боялись выписки.

Когда стало известно, что Маэстро скоро заберут, Сема сделал великодушное предложение:

– Я тебе «свежачок» подброшу. (Свежий сифилис, значит.) Еще недельки три отдохнешь.

От «свежачка» Маэстро вежливо отказался.

Мимо нас из поликлинического отделения в стационар прошагал мужчина в белом халате. Сын кивнул ему, поздоровался. Мужчина поднял голову, и, нарвавшись на мой взгляд, чуть не споткнулся. Втянув голову в плечи, взбежал по лестнице.

– Ниче мужик, – пояснил сын. – Если что – к нему идти надо. Вылечит.

Вылечит...

Много позже, когда ликвидировали «режимку», когда милиции не стало и превратилось заведение это в обычную почти больницу, – недавно совсем привел я сюда изнасилованную кем-то в машине девчонкулимитчицу, работницу джутовой фабрики. Надо было вылечить после изнасилования от грибка. Привел к друзьям-врачам. Тем самым.