Я – шулер - Страница 62

Продолжение содержания пьесы.

Юрка, в сердцах, при последней раздаче карт в третьей, четвертой и пятой партиях:

– Чтобы я когда-то еще сел!? Целый день пашешь, как начальник лагерной плантации (всегда этот образ), а потом эти триста (четыреста, пятьсот) рублей каким-то ссыкунам-негодяям за один вечер... Надо же, чтобы так не везло. Все!.. Последняя «пуля»! Больше никогда в жизни!..

На этих словах он обычно расчерчивал новый лист, прятал под него очередную сотню. После «никогда в жизни» шел текст-вопрос:

– Кто сдает?

Но спектакль неспроста имел такую чудную посещаемость, неспроста нравился Юрке. У пьесы был хороший конец. Ну и что, что один и тот же?.. Зато счастливый.

Шестую партию выигрывал Юрка. И как выигрывал!

Начиналось с того. Что я привычно набирал тридцать восемь очков. При этом у остальных двух игроков было пусто. Ноль. Невезение невероятное.

Юрка отрабатывал все реплики, как положено: про лагерного карьериста, про нашу юношескую беспечность и связанные с беспечностью отрицательные черты, про фортуну, имеющую слабость именно к этим чертам...

И тут начиналось!.. Фортуна, словно послушавшись, меняла вкус. Юрка начинал набирать очки.

Сначала, пока счет шел до десяти, продолжал еще бурчать, хотя уже и не так самозабвенно. Когда счет был в пределах двадцати, он затихал, становился сосредоточен, весь был занят только игрой. Ближе к тридцати – безуспешно прятал улыбку в ответ уже на мои полные трагизма реплики. Когда счет приближался к сорока, Юрка замирал. Играл затаив дыхание, боясь спугнуть, обидеть неосторожным словом удачу.

Я в этот момент тоже опасался. Чтобы Шурик сдуру не всунулся с какой-нибудь неожиданностью, не помешал Юрке взять приз.

Последнюю, спрятанную под лист сотню Юрка не проигрывал. Но это для него уже не имело значения. Он чувствовал себя, как... Золушка, найденная принцем... Гадкий утенок, испытавший чудо превращения в прекрасного лебедя... Ребенок после воскресного посещения цирка! Ей-богу, я завидовал ему.

Обычно мы провожали Юрку (он жил неподалеку), и по дороге он уже не вспоминал о том, какое количество газовых колонок пришлось ему сегодня подключить, чтобы заработать на кусок хлеба. Он читал нам стихи своего отца, репрессированного Сталиным, делился воспоминаниями детства. Подолгу держал у своего подъезда, не желая отпускать. Жалко было отпускать. Ведь мы были свидетелями сказки.

– Ну ничего, – наконец утешающе завершал он, – в жизни всякое бывает. Если что, в следующую пятницу загляну...

Юрка – пожилой работящий человек, сосед по кварталу. Друг детства отца Шурика... Нет, совесть нас почему-то не мучила.

Она не давала о себе знать и когда я обыгрывал Севу Бухенвальда.

Прозвище Сева получил не за худобу.

Он выглядел вполне упитанным, благообразным. Ответственный работник пароходства, ничем не отличающийся от других ответственных и безответственных работников. Немолодой, всегда при костюме, несколько суетливый и заикающийся.

Имелось одно отличие. На внутренней стороне его руки у локтя был выколот многозначный номер. След пребывания в Бухенвальде.

Сева иногда подавался за границу, на слеты-встречи с коллегами-узниками, и каждый раз по приезде делился впечатлениями. Не часто, но случалось, рассказывал и о лагерной жизни. В годы войны он был ребенком, но помнил все. Рассказы всегда поражали реальностью.

Поражали, но не мешали обыгрывать. Впрочем, Сева и сам был не подарок.

Однажды полдня обыгрывал его в покер. Один на один. Используя достаточно сложный технический прием – «вольт». Вдруг, уже под конец игры. Сева насторожился:

– Дай-ка подстрахуюсь, – говорит, – чтобы не было «вольтмайстера». – Это он так, немецким аккордеоном, «вольт» обозвал.

И действительно начал с этого момента умело страховаться. И ведь не был уверен, что трюк исполняю, но как подстраховаться – знал. Чего ж раньше не начал?.. Я так и не понял...

Нет, не мучают почему-то выигрыши у Севы.

Что же тогда мучает? Другие ситуации, схожие. Вроде ничего особенного, но и сразу, в момент их, чувствовал себя неуютно, и до сих пор вспоминаю, краснея.

Тот же Сева, случалось, играл с Ракушкой.

О Ракушке долго говорить не хочется. В настоящее время он занимается разведением кроликов. В прошлом, далеком прошлом, во время войны, служил полицаем у немцев. После войны отсидел двадцать пять лет в Норильске. Вернулся бодрым, жилистым, хватким. Дело с кроликами наладил. Я вроде не шибко пафосный, но не разделял приветливости пляжников в отношении Ракушки. И совсем уже непонятной была доброжелательность Севки Бухенвальда к бывшему полицаю.

Однажды играют они.

За спиной Бухенвальда стою, наблюдаю. Сева мне всегда доверял (все равно не совестно), за спину пускал.

Вдруг этот падлюка. Ракушка, шлет мне «маяк», запрос, значит. По Севкиным картам.

Хотел ему показать... «маяк» из особо секретных... Не стал при отдыхающих рядом детях. Отошел. Через некоторое время оглядываюсь... За спиной у Севы – другой из наших, пляжных жуликов. Из тех, кому Бухенвальд тоже доверяет. «Маячит» вовсю Ракушке.

Ну подойди же, или в рыло дай, или просто авторитетом придави... Не подошел. Теперь краснею, вспоминая...

Некую закономерность вывел. Если видишь в клиенте заведомо неполноценного по жестким карточным меркам соперника, совести обеспечено беспокойство. Конечно, если противник болен (пусть даже верой в людей) или сохранил в себе душу ребенка, как выйдешь к нему во всеоружии?.. А ведь выходить случалось...

Как-то в Аркадии поймали фраера. Явно провинциального, обгоревшего по-поросячьи мужичонку. Добродушного такого, с приплюснутыми добрыми губами, с животиком умеренным. С взлохмаченным ободком вокруг подгоревшей лысины. Поймали на пару с другим пляжником, тоже «каталой», но не членом своей, засекреченной корпорации.